Грунин Юрий Васильевич
Грунин Юрий Васильевич
Русский поэт. Родился в Симбирске 26 мая 1921 года. Юрий Грунин начал писать стихи еще в школе, печатался в конце 1930-ых в ульяновских газетах. В 1937—1941 гг. учился в Казанском художественном училище, закончить учебу не успел — училище расформировали в связи с началом Великой Отечественной войны. Юрий Грунин был призван в армию, сначала в стройбат, потом в действующие войска на Северо-Западный фронт.
В мае 1942 года был контужен в бою и подобран на поле боя солдатами дивизии СС «Мертвая голова». Три года (с мая 1942 г. по май 1945 г.) провел в плену, в прифронтовых лагерях военнопленных на оккупированных немецко-фашистскими войсками территориях Новгородской, Псковской областей, Белоруссии, Латвии, Литвы, Польши, затем в Германии. Принимал участие в подпольной комсомольской организации советских военнопленных.
Весной 1945 года был освобожден из лагеря британскими войсками. Грунин вернулся в Советскую Армию, проходил службу в Берлине, но вскоре был арестован. Десять лет отбыл в ГУЛаге: сначала на лесоповале в Усольлаге (Северный Урал), затем в Степлаге (Казахстан). Был участником Кенгирского восстания 1954 года.
Известный ульяновский журналист и поэт Николай Марянин писал о Грунине в биографическом очерке:
«Его воинскую часть однажды по ошибке обстреляли свои же. Последнее, что помнит поэт – яркая вспышка и чёрный провал. Очнулся уже в фашистском плену. Долгие три года – немецкая речь вокруг, лай собак, колючая проволока, холод, голод и смерть друзей по лагерным нарам. Выжить в пелене плена помогла поэзия. Юрий Грунин мысленно сочинял стихи, заучивал их наизусть и каждый день, как молитву, сотни раз повторял про себя вымученные строки. Когда лагерь военнопленных освободили англичане, он в первую очередь записал всё, что накопилось в памяти. Ему предложили английское гражданство и предупредили, что в России его ждёт Сибирь. Грунин не поверил, потому что в плену все три года хранил зашитый за подкладкой комсомольский билет. Если бы немцы нашли – расстреляли бы точно. Грунину приписали, что он якобы сочинил гимн армии Власова. Эта песня была известна ещё до войны. Следователь предложил Грунину написать её слова на бумаге. Поэт вспомнил только один куплет, но и этого хватило на десять лет лагерей. Теперь уже сталинских. И снова Юрий Грунин сочинял, заучивал и как молитву повторял день и ночь лагерные стихи… Десять лет от звонка до звонка - в сибирской тайге и на медных рудниках Степлага. Здесь, в казахстанском Джезказгане, он и остался после освобождения».
Грунин был освобожден в 1955 году, поселился в казахстанском городе Джезказган (с 1993 г. Жезказган). Работал архитектором, резчиком по дереву, чеканщиком, графиком, художником-оформителем.
Стихи Юрия Грунина публиковались в журналах «Новый мир» «Сибирские огни», «Октябрь», «Огонёк», «Советская женщина», «Волга», «Радуга», «Простор», «Нива», «Слово», «Андрей», «Золотой век», в альманахах «Следопыт Средней Азии», «День поэзии 1989», а также в периодике Болгарии, Австрии, ГДР. Его стихотворения вошли в антологию русской поэзии XX века «Строфы века» (1999 г., составитель Евгений Евтушенко).
Выпустил несколько книг стихов. Печатался как сатирик под псевдонимом Степан Степной.
Член СП СССР (1991), СП Казахстана. Член правления Джезказганского русского культурного центра, редакционных советов джезказганской газеты "Апта", акмолинского журнала "Нива". В последние годы работает над автобиографической книгой «Живая собака».
Живет в г. Джезказган Республики Казахстан. Женат, есть дети, внуки и правнуки.
Произведения:
1. Пелена плена. Алма-Ата, 1993;
2. Моя планида. Алматы, "Жалын", 1996 (предисловие З. Чумаковой);
3. Спина земли. Астана, "Алем", 1999 (предисловие З. Чумаковой);
4. Предсмертие, Ульяновск: «Артишок», 2008 г.
Источники:
- Страница на национальном сервере Стихи.Ру
- Страница на национальном сервере Проза.Ру
- Биография ру
- Н.Марянин «Юрий Грунин — самый трагичный русский поэт XX века»
- Стихи (Журнальный зал «Нового мира»)
______________________________________________________________
Стихи Юрия Грунина:
«Заклинание»
Изумрудно-зелёная, синяя,
в лентах рек, в сарафане лугов,
красивая
Россия моя –
воля, сила моя
и любовь.
Ты меня человеком сделала.
Ты мне столько дала тепла!
В этой буре, как лист от дерева,
оторвали меня от тебя.
Ты прости мне судьбу мою горестную.
Моё сердце к себе возьми!
Ты надежда моя, ты совесть моя,
своей мудростью осени!
Игом, войнами, горем меченой –
быть Россией тебе навек.
Но не быть тебе онемеченной,
пока русский жив человек.
Я умру за тебя без жалобы –
ты мне столько дала тепла!
Только б ты, моя Русь, жива была,
только б ты, как всегда, была!
1943.
деревня Малое Засово
Новгородской области
(лагерь военнопленных)
«Дорога»
Покуда жива моя бренная плоть,
мои меня гложут долги.
Нас нынче заставили камень колоть
для новой дороги враги.
Так что же мы стоим,
понять не могу,
так что же мы строим
дорогу врагу?
Рабочее тягло, бесправный народ.
А мне бы в другую дорогу – на фронт.
Слабы мои ноги. Позор свой терплю.
Для вражьей дороги я камень колю.
Я камни таскаю своими руками.
Я всю гимнастёрку порвал.
И солнце, как камень.
И сердце, как камень.
И в памяти камнем провал.
Я ноги таскаю волоком.
И волком в душе своей вою.
А мне бы на волю, на Волгу.
А мне бы на Волгу, на волю.
«Вы и мы»
Нас хоронят без почестей, без ритуала.
Похоронок не пишут и в гроб не кладут.
Хоть одна бы над пленным душа зарыдала!
Синий труп безымянный раздет и разут.
Вас хоронят свои же, живые пока что.
Вас – рядами, как в строй, под отвес-ватерпас.
И по струнке кресты, и на каждом по каске,
чтоб Россия боялась под касками вас.
Ну а мы? Что от нас уцелеет на свете?
Кто узнает о цепи зловещих смертей?
У женатых останутся вдовы и дети.
А у нас, молодых, нет ни жён, ни детей.
Нас – на свалку, в траншею, внавал, как попало.
Ни звезды, ни креста, ни кола, ни бугра.
Будто нас вообще никогда не бывало.
Что тут жизнь, если даже и смерть недобра…
«Автобиографическое»
(из триптиха «После плена»)
Был сыном единственным.
Был для родителей перлом.
Родился в Симбирске
весной в девятьсот двадцать первом.
Прийти до войны я хотел к вам –
прийти было не с чем:
я рос простаком-недоделком,
поэзии нищим.
В Казани студентом –
художником начал: пойду, мол!
Но Гитлер об этом
немного иначе подумал.
Я в двадцать ушёл на войну,
побывал в передрягах.
Мотался в немецком плену,
нюхал «новый порядок».
За горький ломоть я
там грохал киркой да лопатой.
Там прятал в лохмотья
билет комсомольский помятый.
Потом, в сорок пятом,
домой собирался в дорогу.
Но Сталин об этом
Подумал иначе немного.
И тут передряг,
может, даже поболее стало:
корпел в лагерях,
каменел на камнях Казахстана.
В руде и породе
слагал я стихи про невзгоды:
мол, годы проходят –
все лучшие, стало быть, годы.
Не ест моя мама,
и жёстко ей спится все ночи, -
небесная манна
не звёзды, а слёзы: «Сыночек!»
Так я отзвонил,
оттянул, отпахал свой червонец –
и вышел, как был:
не считая стихов, ничего нет.
Мне было прийти с чем.
Однако не знал я покуда,
что вышел нечистым,
персоной нон грата, - оттуда.
Откуда «оттуда»?
Оттуда – и крыть тебе нечем!
Служил ты, паскуда,
служил ты, конечно же, немцам!
Не ждал я почёта,
но жизни не ждал я ничтожной.
Работы до чёрта,
черчу сверхурочно – чертёжник.
Пишу я стихи.
От стихов – ни мышиного писка:
застыли, тихи,
только в копиях машинописных.
Друзья их читают
и мне говорят, что поэт я,
меня привечают,
в костёр мой бросая поленья.
Земляк мой хлопочет,
пророчит мне первую книгу.
А враг мой хохочет
и прочит мне спелую фигу.
О жизнь моя, песни!
За песни готов хоть в огонь я.
Дожить бы до пенсии –
с песней ходить по вагонам.
Дожить бы до песни –
дойти до неё, настоящей!
А я всё, хоть тресни,
пишу в графоманский свой ящик.
А рядом стоящие
от нетерпенья сгорают:
когда же он в ящик
собой, как стихами, сыграет?
И всё ж я приду к вам –
строкою единой хотя бы.
Приду не придурком –
приду тем, кем был: работягой.
Пускай эпигоном,
гонимым весь век графоманом.
Пускай эпилогом
того, что не стало романом.
Прошёл я все двери,
все бури не в лаврах героя.
Поэтому верю
в пришествие это второе.
И вы мои строки,
пожалуйста, раз хоть прочтите,
меня в свои сроки
своим человеком сочтите!