Африканская велоэкспедиция Владимира Кочеткова

...Едва кто-то из моих знакомых узнавал, что я собираюсь в Африку, тотчас бросался отговаривать меня: «Ты что, по Африке, да ещё на велосипеде! С ума сошёл! Съедят же, с костями съедят!» Куда бы я ни пришёл, где бы ни начинался наш разговор, заканчивался он всегда одинаково - о моей предстоящей поездке, о диких племенах и отсталых народностях «чёрного» континента, об их бедности и нищете, об ужасных диких зверях, людоедах и несчастной моей жене, которой страшно не повезло с мужем. Складывалось впечатление, что я живу не в XXI веке, что не на самолёте лечу в Африку, а собираюсь пуститься в путь на старинной португальской деревянной каравелле - в страну, описанную ещё Даниелем Дефо.

Я знал, что все эти охи и ахи напрасны и не имеют под собой никаких оснований. Наш мир давно изменился, никто не охотится для пропитания, не добывает огонь трением и не воюет с пришельцами. Да и дикие животные давным-давно научились либо уступать дорогу человеку, либо прятаться очень надёжно. Ну, а дикари... Мало ли их вокруг? Для этого не обязательно иметь белые бусы на чёрной шее.

А вот со списком вещей я на этот раз прогадал - проявил завидную беспечность. «А, Африка, она и есть Африка, -отмахнулся я на замечание жены, откладывая в сторону одну за другой тёплые вещи, - солнце, пустыня, слоны и крокодилы. Шорты бы не забыть...».

То, что в Африке в разгаре зима, меня нисколько не смутило - что мне, русскому человеку, африканская зима? Эту первую свою ошибку я понял ещё в Видхуке - столице Намибии, куда приземлился на маленьком, похожем на микроавтобус самолёте. Охранники аэропорта - одетые, словно капуста, — невысокие готтентоты с коричневыми сморщенными лицами, едва виднеющимися из-под тёплых шапок, с усмешкой посмотрели на мои шорты и лёгкую льняную куртку.

Через три часа я был в Корихасе, в северо-западной части Намибии. Итак, всё начиналось сначала. Опять впереди были тысячи километров, опять нужно преодолевать их один за другим до самого побережья противоположного океана. Я сел в седло и, поставив счётчик на ноль, поехал вперёд, к океану, преодолевая порывы крепкого, довольно свежего ветра.

Берег Скелетов встретил тяжёлыми серыми облаками и ветром. Ветер был встречный, довольно холодный и очень сильный: здесь, на побережье, океан брал своё. Ветра, гнавшие на север холодное Бенгельское течение, властвовали безраздельно, и даже подкрадывающаяся к самому берегу пустыня ничего не могла с ними поделать.

Когда-то здесь разделывали китов, и их останки лежали под солнцем, засыпаемые песком. Пески «захватывали в плен» и корабли, отважившиеся бросить якорь слишком близко к берегу. Пустыня Намиб смело наступала на океан, иногда за одну ночь меняя очертания берега и прихватывая зазевавшийся корабль по самую маржен-линию.

Два дня я крутил педали вдоль побережья. Днём разогревалось градусов до 20-22, но ближе к заходу солнца температура начинала резко падать вниз. Приходилось тщательно укутываться ночью: плотно застёгивать все молнии палатки и спальника, надевать флисовый костюм и шерстяные носки, которые я не оставил дома по чистой случайности - жена тайком сунула их в одно из отделений рюкзака. Этим носкам я был особенно рад, и теперь всякий раз, надевая их, с благодарностью её вспоминал.

Песчаный берег круто уходил в воду, огромные, трёхметровой высоты волны прибоя катили друг за другом быстро и шумно. Они крутили песок, выбрасывали на берег куски длинных, похожих на толстые чёрные канаты, водорослей, грохотали, пытаясь сломать стоящие на пути рифы. Огромные чайки, бешено крича, носились над самой головой и с размаху ныряли в волны. Иногда капли долетали до меня, падали на лицо, и мне казалось, что я всё время чувствую на губах вкус соли.

Я очень уставал к концу дня. Когда далеко на западе солнце касалось воды, я без сил сползал с велосипеда, уходил с тянущейся вдоль всего побережья грунтовой дороги и разбивал палатку, стараясь укрыть её или за невысокими дюнами, или посреди огромных, в человеческий рост, шаровидных камней.

От Свакопмунда первоклассная дорога уходила вглубь страны, пересекая пустыню и куски сухой саванны. Пустыня началась сразу, едва я оставил побережье. Уже через несколько километров мне стало казаться, что весь мир вокруг превратился в абсолютно жёлтый песок. Я остановился, взобрался на огромную песчаную гору и осмотрелся вокруг Песчаные дюны высотой больше сотни метров сменялись невысокими и короткими, словно океанская рябь, волнами. Иногда пески расступались, уступая место плотным, усеянным мелкой разноцветной галькой площадкам, но песчаные волны вновь брали своё, они вставали стеной, громоздясь друг на друга. Небо было чистым и абсолютно прозрачным. Не верилось, что ещё вчера над головой теснились серые угрюмые облака.

В одном месте я чуть было не наступил на змею - такую же жёлтую как песок. Я заметил её случайно и внутренне содрогнулся, представив, что было бы, сделай я ещё пару шагов вперёд. А ведь я контролировал почти каждый шаг и, прежде чем поставить ногу, обязательно проверял глазами «тропу».

Пески закончились резко, словно кто-то провёл черту, они опять сменились сухой саванной, и я опять покатил мимо термитников и акаций. То и дело встречались животные. На дорогу их не пускала высокая изгородь из проволоки, и это было правильно -не так-то просто остановить огромную двадцатитонную машину, мчащуюся со скоростью сто километров в час. Хотя местные водители очень уважительно относятся к встречным животным и, если вдруг видят случайно попавшую на дорогу антилопу, обезьяну или страуса, обязательно сбрасывают скорость. При этом они не злятся - наоборот, улыбаются и кивают этим животным головой как старым знакомым. Это меня вначале удивило, ведь я был знаком совсем с другим отношением к «меньшим братьям», но потом понял, что это часть культуры жителей «чёрного» континента.

Берег Скелетов Край "пляшущих камней"

Через десять дней я вплотную приблизился к реке Оранжевой - границе между Намибией и Южно-Африканской Республикой. Я уже очень легко ориентировался и легко общался с любым встречным - все они воспринимали меня как своего. Я даже иногда забывал, что являюсь здесь только гостем. Когда мне попался знак о том, что в двадцати километрах от дороги начинается национальный парк «пляшущих» камней, я с удовольствием повернул на зов.

Натоптанная тропа уходила вглубь странной местности: пирамиды из наваленных друг на друга окатанных ветром и временем обломков серых скал, перемешиваясь между собой, образовывали запутанные лабиринты. То тут то там одиноко и неподвижно возвышались странные на вид деревья, росшие, казалось, прямо из камней: невысокие, с короткими толстыми стволами, из вершин которых тянулись в стороны и вверх короткие прямые ветки с пучками тяжёлых мясистых листьев на концах. Стволы эти казались на вид мягкими, но когда я дотронулся до одного из деревьев рукой, было впечатление, что я трогаю высокий берёзовый обрубок, а выступающий наружу корень дерева легко можно было принять за кусок камня. Посреди каменного лабиринта стояла неподвижная тишина, и, когда я пробирался по тропе, отчётливо слышался каждый звук.

По тропе я шёл до самого вечера. Иногда она расширялась до метра, и тогда удавалось садиться в седло и медленно ехать, но чаще приходилось вести велосипед рядом, а то и взваливать его на плечо и протаскивать прямо через валуны и пучки сухой, острой, словно пики, травы. Местами я, оставляя велосипед и вещи, вскарабкивался на какую-нибудь «пирамиду» и осматривал местность. Это было интересно - никогда ещё мне не приходилось видеть такого странного ландшафта. Я всерьёз пожалел, что оставил дома бинокль - как бы он сейчас пригодился!

Меня всё больше завораживало невероятное смешение африканских красок. К реке Оранжевой я подъезжал вечером. Садилось солнце, освещая уходящую далеко-далеко равнину. Небо казалось низким, словно растущим из земли. Лучи ложились плотно, и под их густым светом земля вокруг и высокие останцы на берегу реки казались абсолютно чёрными. Это было удивительно! Мне посчастливилось увидеть красные останцы в Аризоне и Австралии, жёлтые бугры Великой Китайской равнины, вершины белых меловых холмов своей Приволжской возвышенности. Сейчас я видел чёрные, словно уголь, останцы на Оранжевой реке.

Однажды ночью меня окружили антилопы - огромное стадо. Самцы хрипели всю ночь - нос у них большой, широкий, и этим хрипом они будто переговариваются друг с другом или ругаются между собой. И вот они хрипели, словно я покусился на их законную территорию, а они этим хрипом пытались прогнать меня прочь. Утром самцы молча встали вокруг, терпеливо наблюдая за мной, словно контролёры. Я же под их взглядами завтракал, упаковывал вещи... Уверяю, ещё ни разу в жизни мне не приходилось видеть таких необычных наблюдателей. Ни одна антилопа не сдвинулась с места, когда я тронулся в путь, - так и пришлось объезжать их застывшие фигуры. Они же провожали меня настороженными и недовольными взглядами.

Знак на въезде в национальный парк, призывающий водителей уступать дорогу змеям

Долго, очень долго ехал я по горной каменистой пустыне в ожидании, что скоро на смену тропическому поясу должен прийти субтропический. Спускаясь с очередного перевала, попал в край виноградников. Они начались вдруг, неожиданно, и потянулись сразу на много километров. Первая же межгорная долина от края до края была перевита сухими виноградными лозами. Сменились и дома: на смену простым глухим коробкам с плоскими крышами пришли строения, повторяющие голландский или немецкий стиль, с огромными дымоходами, небольшими окнами и островерхими черепичными крышами. Среди чёрных лиц то тут то там замелькали белые - это они занимались в этом краю виноделием, это их дома бросались в глаза.

Ещё перевал, и вот уже к винограду пристроились плантации цитрусовых -лимонов, апельсинов. И пошло: все долины загорелись разным цветом -зелёным, с кукурузными листьями, жёлтым - с какой-то неизвестной мне культурой. Стада овец и коров заполнили пастбища, посёлки и городки, сменяя друг друга, стали встречаться часто, как у нас в средней полосе.

Едва осталась позади Кальвиния, небольшой город Южно-Африканской Республики, как я попал в край Голубых гор. Это казалось невероятным, но и утром, и днём, и даже на заходе солнца горы отливали голубым цветом. Но теперь мне это не казалось странным -здесь, на юге Африки, перемешалось всё: лимоны и виноградники, эвкалипты и сосны, океаны и белые пески залива Инфанта, чёрные и белые люди. И дороги, дороги, лучше которых я, кажется, не видел нигде.

Погода меня баловала - было тепло и сухо. Я радовался солнцу, радовался голубому, какому-то низкому густому небу. Лишь на подъезде к океану опять начал капризничать ветер. В один из дней я поймал себя на мысли, что способен написать в его честь целую поэму. Чепуха, что ветра знают по-настоящему только моряки! За годы путешествий я досконально познакомился почти с каждым из ветров. Сколько раз приходилось вот так, сгибаясь пополам и наваливаясь всем телом на руль, вспоминая всех святых, идти к какой-нибудь обозначенной на карте точке. Сколько раз, как и сегодня, эти безжалостные порывы буквально вышибали слёзы отчаяния и мольбы! Я никогда не ругал ветер, как не ругаю вообще происходящее в природе, но борьба с собственными слабостями всегда связана с муками и величайшими преодолениями, будь это выход на утреннюю пробежку или покорение какого-то сложного горного перевала.

Мыс Игольный - южная оконечность Африки - неожиданно вызвал чувство какого-то торжества. Я стоял на самом южном краю той земли, которую греки далёкой Эллады называли когда-то Ойкуменой. Здесь выходили на берег все Великие: Васко да Гама, Диаш, Гончаров, Элькано, спутники Крузенштерна и Головнина. Теперь и мне удалось постоять на этом мысу, потрогать руками его рифы, глядящие в сторону берега. И только стоя уже в нескольких десятках метров от них, я понял, как это здорово вот так, запросто увидеть борьбу двух стихий -воды и камня.

В Кейптаун я заехал вечером. Солнце освещало вершину Столовой горы и верхнюю часть города, но узкие улочки находящегося ближе к океану центра города уже охватывал полумрак. Я долго крутил мимо закрывающихся магазинов и лавок, пока мне удалось отыскать недорогую гостиницу За день проехал километров девяносто или сто, я успел побывать на мысе Доброй Надежды, успел полазать по старому маяку, по высокому берегу, пытаясь навсегда запомнить и увести с собой запах Южного океана и Голубых гор.

Через три дня рано утром я был дома. Я очень люблю возвращаться, особенно издалека. Люблю вновь испытать это почти детское чувство встречи, когда всё своё, родное узнаёшь снова.

Вот дорога выскользнула из широкой ложбины и начала весело карабкаться вверх по склону. Вот сейчас она поднимется, и я с вершины широкого водораздела увижу свой посёлок. Вот сейчас, сейчас... Уже показался бугор, заросший лесом, верхушка телебашни, Никольская гора и - вот оно, самое дорогое мне место на свете! Здесь меня всегда ждут, здесь любят, здесь, а не за тридевять земель находится моё счастье - счастье простого человека, живущего на Земле!

Владимир Кочетков

Фото автора

----

Источник: журнал "Мономах"