ОБЛОМОВ ИЛЬЯ ИЛЬИЧ
ОБЛОМОВ ИЛЬЯ ИЛЬИЧ, главный герой одноименного романа И. А.
Гончарова. «Человек тридцати двух-трех лет от роду, среднего роста,
приятной наружности, с темно-серыми глазами», «дворянин родом,
коллежский секретарь чином», «единственный обладатель трехсот
пятидесяти душ», «барин, Илья Ильич». Но он же «поэт жизни»,
«философ», он «нежен… как голубь», в нем то, что «дороже всякого
ума: честное, верное сердце» и «хрустальная прозрачная душа», так
что даже, если «весь мир отравится ядом и пойдет навыворот —
никогда Обломов не поклонится идолу лжи»; «таких людей мало; они
редки; это перлы в толпе!»
Романная судьба Обломова — это история постепенного угасания
человеческого духа, гаснущего «над писанием бумаг в канцелярии»,
«в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту». Это рассказ
о «запертом свете», который «искал выхода, но только жег свою
тюрьму, не вырвался на волю и угас». Это грустное повествование о
человеке, загубленном страшной и беспощадной силой —
обломовщиной. Но наряду с этим в романе отчетливо звучит другое:
то, как живут все, «это не жизнь, а искажение нормы, идеала
жизни»,
и оттого-то, «изменив службе и обществу, он начал иначе решать
задачу своего существования … и, наконец, открыл, что горизонт его
деятельности и житья-бытия кроется в нем самом», что «жизнь его не
только сложилась, но и создана, даже предназначена была так
просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной
стороны человеческого бытия», в котором, в конце концов,
«настоящее и прошлое слились и перемешались».
Так определяют героя и его судьбу в романе автор, Штольц, Ольга
Ильинская, Захар. Отсюда, из этих разнонаправленных определений,
берут начало два полюса в оценке героя, заявленные сразу
по выходу романа Н. Добролюбовым и А. Дружининым, подхваченные
и развитые позднее Д. Овсянниково-Куликовским и И. Анненским,
существующие в той или иной форме и сегодня.
Но именно в этих рецензиях и анализах неоднозначность героя и
его судьбы были осмыслены и раскрыты как проявление отнюдь не
исключительно личного, индивидуального начала. Все писавшие и
пишущие об Обломове так или иначе соотносили и соотносят героя с
национальным миром, с русским миром, особо выделяя при этом
знаменитый сон Обломова. На первый взгляд, он представляет собой
достаточно простой и понятный ответ на вопрос, прозвучавший в
засыпающем сознании героя: вот так жили в родительском доме, вот
так его воспитывали – потому он и вышел такой. Всмотримся, однако,
в мир, созданный сном героя, внимательнее. Легко заметить, что в
нем есть два разных художественных пласта: один— это ряд
сновидений Обломова, представляющих собою вереницу быстро
сменяющих друг друга картин и сцен, а другой — авторские
комментарии, пояснения, характеристики. В них мир обломовского
сна, мир обломовских сновидений предстает как
трансформированный, сказочно-фантастически переоформленный мир
русской реальности. Это «мирный», «благословенный уголок»,
«чудный край», место, идеально приспособленное для человеческой
жизни, где люди обрели «никому неведаемое счастье», где «норма
жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее,
тоже
готовую, от дедушки, а дедушка от прадедушки». Это мир, в котором
обнаженно проступает первооснова, фундамент национального
бытия.
Это русский рай. Именно он выявляется в авторском слове о сне
Обломова, в комментариях и пояснениях к детским воспоминаниям
героя, приобретающим, благодаря этому, характер прапамяти, или
родовой, национальной памяти.
С ней, только с ней соотносит герой свое индивидуальное
существование, в ней обретает почву для реализации своей духовной
сущности, выражающейся в Плане. Сначала он предстает перед нами
как план идеального «устройства имения и управления крестьянами»,
включающий даже «несколько серьезных, коренных статей об
оброке,
о запашке». Но главное в нем другое — это устройство «собственного
житья-бытья в деревне». И это уже не только план, схема, а живое
цельное существование, полное красоты и добра. Ему видится
«маленькая колония друзей, которые поселились в деревеньках и
фермах», ему видятся «все ясные дни, без забот и морщин,
смеющиеся, круглые, с ярким румянцем», ему видится «вечное лето,
вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень…». Этот план и будет
определен Обломовым в разговоре со Штольцем как созданная им
форма воплощения вечного и главного стремления человечества к
«покою», «к идеалу утраченного рая»…
Он пытался достичь этот рай в любви к Ольге, но потерпел
сокрушительное поражение. И все же Обломов сумел обрести его, он
пересотворил свою жизнь по образу и подобию существования,
явившегося во сне. Вглядываясь, вдумываясь в жизнь на Выборгской
стороне, в доме вдовы Пшеницыной, «он, наконец, решил, что некуда
больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился», что
«достиг он той обетованной земли, где текут реки меду и молока, где
едят незаработанный хлеб, ходят в золоте и серебре…». Он зажил
«как будто в золотой рамке жизни», лелеемый «миром и тишиной»,
став «полным и естественным отражением и выражением того покоя,
довольства и безмятежной жизни». (См. также «ОБЛОМОВ»,
ГОНЧАРОВ И.А.).
Гончарова. «Человек тридцати двух-трех лет от роду, среднего роста,
приятной наружности, с темно-серыми глазами», «дворянин родом,
коллежский секретарь чином», «единственный обладатель трехсот
пятидесяти душ», «барин, Илья Ильич». Но он же «поэт жизни»,
«философ», он «нежен… как голубь», в нем то, что «дороже всякого
ума: честное, верное сердце» и «хрустальная прозрачная душа», так
что даже, если «весь мир отравится ядом и пойдет навыворот —
никогда Обломов не поклонится идолу лжи»; «таких людей мало; они
редки; это перлы в толпе!»
Романная судьба Обломова — это история постепенного угасания
человеческого духа, гаснущего «над писанием бумаг в канцелярии»,
«в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту». Это рассказ
о «запертом свете», который «искал выхода, но только жег свою
тюрьму, не вырвался на волю и угас». Это грустное повествование о
человеке, загубленном страшной и беспощадной силой —
обломовщиной. Но наряду с этим в романе отчетливо звучит другое:
то, как живут все, «это не жизнь, а искажение нормы, идеала
жизни»,
и оттого-то, «изменив службе и обществу, он начал иначе решать
задачу своего существования … и, наконец, открыл, что горизонт его
деятельности и житья-бытия кроется в нем самом», что «жизнь его не
только сложилась, но и создана, даже предназначена была так
просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной
стороны человеческого бытия», в котором, в конце концов,
«настоящее и прошлое слились и перемешались».
Так определяют героя и его судьбу в романе автор, Штольц, Ольга
Ильинская, Захар. Отсюда, из этих разнонаправленных определений,
берут начало два полюса в оценке героя, заявленные сразу
по выходу романа Н. Добролюбовым и А. Дружининым, подхваченные
и развитые позднее Д. Овсянниково-Куликовским и И. Анненским,
существующие в той или иной форме и сегодня.
Но именно в этих рецензиях и анализах неоднозначность героя и
его судьбы были осмыслены и раскрыты как проявление отнюдь не
исключительно личного, индивидуального начала. Все писавшие и
пишущие об Обломове так или иначе соотносили и соотносят героя с
национальным миром, с русским миром, особо выделяя при этом
знаменитый сон Обломова. На первый взгляд, он представляет собой
достаточно простой и понятный ответ на вопрос, прозвучавший в
засыпающем сознании героя: вот так жили в родительском доме, вот
так его воспитывали – потому он и вышел такой. Всмотримся, однако,
в мир, созданный сном героя, внимательнее. Легко заметить, что в
нем есть два разных художественных пласта: один— это ряд
сновидений Обломова, представляющих собою вереницу быстро
сменяющих друг друга картин и сцен, а другой — авторские
комментарии, пояснения, характеристики. В них мир обломовского
сна, мир обломовских сновидений предстает как
трансформированный, сказочно-фантастически переоформленный мир
русской реальности. Это «мирный», «благословенный уголок»,
«чудный край», место, идеально приспособленное для человеческой
жизни, где люди обрели «никому неведаемое счастье», где «норма
жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее,
тоже
готовую, от дедушки, а дедушка от прадедушки». Это мир, в котором
обнаженно проступает первооснова, фундамент национального
бытия.
Это русский рай. Именно он выявляется в авторском слове о сне
Обломова, в комментариях и пояснениях к детским воспоминаниям
героя, приобретающим, благодаря этому, характер прапамяти, или
родовой, национальной памяти.
С ней, только с ней соотносит герой свое индивидуальное
существование, в ней обретает почву для реализации своей духовной
сущности, выражающейся в Плане. Сначала он предстает перед нами
как план идеального «устройства имения и управления крестьянами»,
включающий даже «несколько серьезных, коренных статей об
оброке,
о запашке». Но главное в нем другое — это устройство «собственного
житья-бытья в деревне». И это уже не только план, схема, а живое
цельное существование, полное красоты и добра. Ему видится
«маленькая колония друзей, которые поселились в деревеньках и
фермах», ему видятся «все ясные дни, без забот и морщин,
смеющиеся, круглые, с ярким румянцем», ему видится «вечное лето,
вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень…». Этот план и будет
определен Обломовым в разговоре со Штольцем как созданная им
форма воплощения вечного и главного стремления человечества к
«покою», «к идеалу утраченного рая»…
Он пытался достичь этот рай в любви к Ольге, но потерпел
сокрушительное поражение. И все же Обломов сумел обрести его, он
пересотворил свою жизнь по образу и подобию существования,
явившегося во сне. Вглядываясь, вдумываясь в жизнь на Выборгской
стороне, в доме вдовы Пшеницыной, «он, наконец, решил, что некуда
больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился», что
«достиг он той обетованной земли, где текут реки меду и молока, где
едят незаработанный хлеб, ходят в золоте и серебре…». Он зажил
«как будто в золотой рамке жизни», лелеемый «миром и тишиной»,
став «полным и естественным отражением и выражением того покоя,
довольства и безмятежной жизни». (См. также «ОБЛОМОВ»,
ГОНЧАРОВ И.А.).